Война крылатых людей [Война крылатых людей. Сатанинские игры. Звездный торговец. Люди ветра. Право первородства. Повелитель тысячи солнц.] - Пол Андерсон

Холм крепко вцепился в ручки кресла.

— Губернатор указал, что можно рассматривать Авалон как уже согласившийся с большим числом условий перемирия, — продолжал адмирал, — Его орбитальные укрепления больше не существуют. Его флот, как и было предложено, являет собой ряд отдельных звеньев, не имеющих для вас особого значения. Но что самое важное, имперские соединения находятся сейчас на вашей планете! Не остается ничего, кроме нескольких формальностей технического характера. Наши раненые и наши медики могут получить название оккупационных сил. За вашими военными приспособлениями может быть установлен надзор: один-два человека на каждой стадии могут провести соответствующие переделки и взять их под контроль. И так далее. Вам должна быть понятна основная мысль.

— Спасение чести, — буркнул Холм. — Угу. Почему бы нет? А что потом?

— Необходимость сформулировать условия мира остается в силе, — произнес измученный голос. — Могу сказать вам под строгим секретом, что губернатор Саракоглу послал в Империю самые настоятельные рекомендации относительно неаннексирования Авалона.

Викери начал было что-то бормотать.

Льзу сидел как каменный.

Холм перевел дыхание и откинулся на спинку кресла.

Они это сделали. Им удалось.

Разговоры, конечно, будут продолжаться и дальше, с бесконечными кивками. Неважно! Авалон останется итрианским — останется свободным! «Я мог бы зарыдать, — подумал он. — Может быть, потом, а сейчас я слишком устал».

Огромным счастьем, спокойным и глубоким, было сознание того, что сегодня он сможет отправиться домой, к Ровене!

Не было никаких откровений, драматических признаний и примирений, но определенный час врезался в память Аринниана.

Его работа у отца перестала быть всепоглощающей. Он обнаружил, что у него опять появилось свободное время — он его заработал и теперь может опять вернуться к занятиям. Потом Аринниан решил, что нет ничего более непрактичного, чем практичность, неверно употребленная.

Табита согласилась с ним. Она тоже стала свободней, но вынуждена была вернуться на свой остров и заняться приведением в порядок дел — не столько своих, сколько семьи своего Драуна, своего друга и компаньона. Аринниан же все еще оставался на Грее.

Он позвонил Айат в комнату, которую она снимала.

— Ты бы не хотела немного поплавать?

— Да, — ответила она с готовностью.

Погода была неважной.

Когда лодка оставила бухту, пошел дождь. Над оливково-темными волнами низко летали чайки. Волны вздымались под нависшим небом и вновь опускались, поднимая брызги, которые потом бежали по спине холодными струями.

— Стоит ли плыть дальше? — спросил Аринниан.

— Я бы хотела. — Взгляд Айат искал Землю, избегая его взгляда. Вокруг не было видно ни кораблей, ни флайеров. — Так приятно побыть здесь одним.

Аринниан кивнул. Он отдохнул, волосы его вновь блестели, лицо было свежим.

Она посмотрела на него поверх разделявшей их кабины.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — произнесла Айат с помощью двух слов и перьев.

— Да. — Тиллер дрогнул в его пальцах. Планха освобождал его от необходимости произносить еще какие-то слова.

— Мой товарищ по цели, мой товарищ по цели, — вздохнула она. — Я рада. — Она распростерла крылья к нему и сразу же их убрала.

— Навсегда, — сказал он с благоговением.

— Я не желала бы для тебя ничего лучше, чем Хрилл, — проговорила Айат и, придвинувшись немного ближе, сказала: — Но что-то тебя волнует?

Он закусил губу. Айат ждала.

— Скажи мне, — он слегка подался вперед, глядя на палубу, — ты видишь нас со стороны. Достоин ли я Табиты?

Она ответила не сразу. Удивленный тем, что Айат молчит, Аринниан поднял глаза. Он-то думал услышать безоговорочное «да»! и теперь не осмеливался прервать молчание девушки.

Волны гудели, дождь швырялся водяными струями.

Наконец Айат сказала:

— Я верю, что она сделает так, что ты сможешь!

Аринниан почувствовал боль. Айат, смутившись, стала извиняться, что сказала не совсем то, что хотелось.

— Мне давно казалось, — сказала она, — что тебе нужен кто-то вроде Хрилл, чтобы показать тебе… как то, что неверно для моего народа, верно и полно смысла жизни для вашего.

Аринниан собрал все свое мужество, чтобы ответить ей:

— Я просто ревновал раньше! Это есть и сейчас. Будет, может быть, до самой моей смерти. Я не могу побороть это в себе. Айат, сестра моя, то, что она — не ты, а ты — не она — это так хорошо! И так замечательно, что вы обе — то, что вы есть!

— Она дала тебе мудрость, — итрианка сгорбилась под дождем.

Аринниан увидел ее печаль и воскликнул:

— Позволь мне продолжить! То, что произошло с тобой…

Айат подняла голову и зло глянула на него.

— Было ли это хуже, чем то, что произошло с ней? — бросила она с вызовом. — Я не хочу, чтобы меня жалели из-за глупости в прошлом, но я действительно считаю, что судьба моя была гораздо тяжелее, чем ваша. Годы ушли напрасно из-за того, что я думала, будто физическая любовь может быть дурной.

— Айат, теперь мы можем сказать друг другу правду. Я хочу, чтобы ты разделила со мной надежды.

Она спрыгнула с кабины, подошла к нему и обняла крыльями. Голову она положила ему на плечо. Капли дождя блестели на ее гребешке, словно это была корона.

Договор был подписан во Флервиле в один из поздних зимних дней. Церемонии были самыми скромными, и итрианская делегация отбыла почти в тот же самый час.

— Они не были разгневаны, — объяснил Экрэм Саракоглу Луизе Кайал, не захотевшей присутствовать при подписании. — Итриане принимают потерю философски. Но мы не можем просить их придерживаться наших взглядов. — Он потянулся за сигаретой. — Честно говоря, сам я был только рад избавиться от этих проволочек!

Собственно, губернатор сделал заявление по телевидению и избежал всяческих церемоний. Хотя общество, подобное эсперанскому, имело обыкновение отмечать формальное окончание периодов враждебности долгими парадами и долгими хвалебными службами.

Все это было позади. Погода продолжала оставаться прохладной. Луиза согласилась пойти пообедать. Она сказала, что отец нездоров. Хотя Саракоглу любил и уважал этого человека, известие о его болезни сейчас не слишком расстроило его.

Они прошли в сад, как часто делали это раньше. Вокруг расчищенных тропинок снег белел на клумбах и кустах, на вершине стены он уже начинал таять. Кое-где вода собиралась в ручейки. Никаких цветов не осталось, воздух хранил холодную сырость, небо было мрачно-серого цвета. Под ним царила такая тишь, что звуки шагов казались неправдоподобно громкими.